На командном пункте наступило молчание. И в этом молчании было как-то особенно слышно, как один телефонист, отвечая другому, сказал:
— А что пуля, браток? Пуля поранит — и все. Ну, другой раз убьет. А ежели умелый кавалерист рубанет — так будь здоров — если не напополам, так уж надвое развалит. Что хуже? Я вот в германскую…
Дальнейшего начдив не расслышал. Совсем рядом стали рваться снаряды, и соседняя скирда, словно нехотя поднявшись горбатой горой, рассыпалась в воздухе.
— Нас ищут, — спокойно заключил Ратнек. — Пусть попробуют — скирд много. Давай пали, коли сена но жалко…
Справа, от станции Атаман, донесся далекий сливающийся крик. То 180-й полк 20-й дивизии после ожесточенной штыковой схватки ворвался на станцию. На остальном участке дивизии полки медленно продвигались вперед. Навстречу им из-за станицы показались густые пехотные цепи: противник вводил в бой резервы.
Изредка ветер доносил отдаленный гул канонады, и бойцы, слышавшие его, гадали: то ли это 11-я кавалерийская дивизия, поставленная Буденным у села Средне-Егорлыкского, ведет бой с обходящими колоннами белых, то ли 50-я, ставшая заслоном на западе, не пускает деникинцев ударить во фланг Конной армии, то ли 34-я стрелковая дивизия бьется на тихорецком направлении.
Шел третий час дня. Начдив двадцатой Майстрах то и дело посматривал влево, недоумевая, почему Конная армия стоит без движения. Он еще не знал, что Буденный, получивший донесение о движении резервов противника, только что отдал приказ об общей атаке Атаман-Егорлыкской.
Начдив спустился со скирды, намереваясь направиться к своей третьей бригаде, но не успел он сесть на лошадь, как до его слуха донеслись какие-то странные звуки, похожие на дальние раскаты грома. Потом послышался тонкий сигнал кавалерийской атаки, подхваченный десятками труб. Потом начдив ясно ощутил, как под его ногами затряслась и мелко задрожала земля. Он вновь забрался на свой наблюдательный пункт и посмотрел туда, где стояла Конная армия. То, что он увидел, заставило его широко раскрыть глаза. Наполняя гулом окрестности, вся масса конницы тронулась с места и теперь поднималась по широкому склону лощины. Впереди обозначилась редкая линия командиров полков с трубачами-горнистами и со значками. Вслед им на расстоянии полусотни шагов ехали эскадронные, а дальше — взводные командиры. За ними с оглушительным грохотом десятков тысяч копыт шли широкой рысью полки.
Это было не разомкнутое построение с интервалами, каким обычно конница атаковала пехоту во избежание потерь от огня, а стремя в стремя сомкнутый строй, таран, монолит, собранный для сокрушительного удара железный кулак, способный с полного хода остановить, сбить и, расколов на части, опрокинуть мчащегося навстречу противника.
Позади атакующей конницы гремели орудия. Снаряды с пружинящим воздух надрывающим свистом летели над строем. Вдоль окраины станицы взлетали рыжеватые фонтаны земли.
Полки перешли с рыси в галоп. Еще сильнее задрожала земля. Теперь это была лавина, сметающая все на пути. Фланговые эскадроны, обтекая скирду, проходили так близко от командного пункта начдива, что тому казалось — он слышит шумное дыхание этого великого скопища людей и коней. Он видел, как лошади то сжимались в клубок, то распластывались на полном скаку. Над мчащимся строем поднималась сплошная туча бурого снега, взвихренного копытами лошадей. Теперь все вокруг так гремело, что начдив не слышал телефониста, кричавшего что-то ему. Он хотел было подвинуться ближе, но тут раздались громкие крики, и его взгляд вновь обратился к атакующей коннице. 4-я дивизия двигалась развернутым фронтом полков с оглушительным криком «ура». Он видел суровые, обветренные лица бойцов; некоторые с седыми усами. Многие, вытянув руку, держали клинок устремленным вперед, другие размахивали им над головой, третьи, фланговые, готовясь рубить, держали шашку опущенной к стремени.
«Вот они, буденновцы!» — радостно подумал начдив.
Но тут за станицей Атаман-Егорлыкской раскатился пушечный грохот, и тут же среди рядов атакующей конницы стали рваться снаряды. Послышался лихорадочный перестук пулеметов. Они били с окраины станицы косоприцельным огнем. Рванули воздух ружейные- залпы. Атаковавший впереди 19-й полк постепенно остановился, начал осаживать и, не выдержав огня, повернул. Остальные полки повторили это движение. И тогда из-за станицы выскочили полным наметом свежие полки конницы Павлова, Опустив пики, казаки с диким визгом и свистом ринулись в контратаку…
Городовиков на своем любимом гнедом стоял на кургане. Он стоял так крепко, что казалось, гнедой врос копытами в землю и нет такой силы, какая могла бы сдвинуть всадника с места. Так, по крайней мере, чудилось Новикову, подъехавшему к начдиву с сообщением о ранении военкома Детистова. Это сообщение встревожило Городовикова, любившего своего смелого комиссара, однако он ничем не выдал волнения.
Мимо них неслись отдельные бойцы, целые группы, лошади, потерявшие всадников.
— Бежит дивизия, товарищ начдив, — сказал Новиков.
— Что ты врешь, Васильич! — сердито возразил Городовиков. — Зачем бежит?.. Маневр делает. Обратно заходит. Море видал? Одна волна — туда, другая — сюда. Сейчас будет девятый вал. Смотри! — показал он назад.
Новиков оглянулся. Действительно, командир бригады Тюленев быстро перестраивал к контратаке вышедшую из боя вторую бригаду. Но еще неизвестно, чем бы это кончилось, не появись слева большая конная масса. С громким криком она ударила во фланг белогвардейцам, сбила их и погнала в степь. Это был начдив Тимошенко с полками, подоспевшими на выручку попавшей в беду 4-й дивизии.
Харламов, как всегда оказавшийся в самом центре боя, поспевал всюду. Видел он, как некоторые молодые бойцы, еще не веря в клинок, вместо того чтобы рубить, перехватывали шашку под локоть, а сами хватали винтовку. Видел, как Детистов, увлекавший бойцов, упал на шею коня, а взводный Ступак подхватил его на седло.
Харламов тронул лошадь вперед. Мимо него, держа шашку в зубах и выкинув перед собой правую руку с револьвером, промчался Дундич. За ним с шумом и топотом прошел эскадрон. Харламов посмотрел вслед ему, но тут крик: «Батыр, берегись!» — заставил его оглянуться. Сильным ударом он свалил казака, ловчившегося зарубить его сзади, и, поймав на себе быстрый взгляд карих глаз, огляделся вокруг. «И до чего же боевая!» — подумал он, увидев, как Нарма, несмотря на то, что кругом шла рукопашная, слезла с лошади и нагнулась над раненым.
Неподалеку в жестокой схватке рубились с белыми 4-я и 6-я дивизии. Оттуда по одному, по двое ехали раненые. Два бойца поддерживали с боков командира на караковой лошади, который с залитым кровью лицом то выпрямлялся в седле, то падал головой на гриву коня. Это был комбриг Тюленев. Проезжая мимо Харламова, один из бойцов, обращаясь к другому, сказал возбужденно:
— Гляжу, летит четвертая дивизия, да раненые, да без голов, а за ними белые тучи. Большая сила их тут собралась… Смотри, еще!
Из-за дальней скирды показалась казачья сотня. Очевидно, остатки одного из разбитых полков. Вел сотню есаул с курчавой, на стороны, черной бородкой.
Сотню эту тут же атаковал подходивший из резерва штабной эскадрон во главе с молодым командиром, но уже старым буденновцем. Он выхватил шашку и храбро пошел на врага. Но тот, видимо, не последний в фехтовальном искусстве, легким движением шашки выбил клинок из руки командира. Да еще усмехнулся, подлец, бросив ему самое последнее обидное слово. Задохнувшись от гнева, командир кинулся: «Живого съем! Загрызу!» Тут бы ему- и конец, если б не Маркозашвили, кузнец из Баку, громадный человек чудовищной силы. Обыкновенная шашка была ему не с руки, и выковал себе кузнец саблю без малого фунтов двенадцати весом. «Дамоклов меч» — так прозвали ее в эскадроне. Маркозашвили подскочил к есаулу, обеими руками поднял меч над головой и, шумно выдохнув, разрубил противника надвое.
Гибель есаула решила дело. Сотня ужаснулась, повернула лошадей» и, рассыпаясь, пустилась уходить в сторону Атаман-Егорлыкской.
Туда же отходили все основные силы белогвардейцев. Их не преследовали, опасаясь засады. И правильно: конный корпус генерала Гуселыцикова еще не вошел в дело. Ожидая момента, корпус стоял в резерве на западной окраине станицы.
Смеркалось. Короткий зимний день кончался. К этому времени 20-я дивизия овладела южной окраиной станицы. Бой принимал ожесточенный характер. Белая пехота упорно обороняла каждый дом, каждую улицу. Дрались штыками, гранатами, прикладами, кулаками. Выбивая деникинцев, третья бригада, наконец прорвалась к центру Атаман-Егорлыкской. Начдив Майстрах сел на лошадь и направился к третьей бригаде. Не отъехал он и сотни шагов, как встретился с Городовиковым.
— Ну, начдив, как дела? — хмуро спросил Городовиков.
